Мобильный обмен

Все талантливые люди пишут разно, все бездарные люди пишут одинаково, и даже одним почерком

12 стульев

- Тяжелое наследье царского режима?

Застенчивый Александр Яковлевич тут же, без промедления, пригласил пожарного инспектора отобедать чем бог послал.
В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом 1-го сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок.Остап артистически раскланялся с хозяйкой дома и объявил ей такой длиннющий и двусмысленный комплимент, что даже не смог его довести до конца.

Сколько раз я вам говорил, что красть грешно!
Гигант мысли, отец русской демократии, особа, приближенная к императору, и такие мелкоуголовные наклонности! Учтите, попадете за решетку, я вам передачи носить не буду. Нет. Вы мне, в конце концов, не мать, не сестра и не любовница!

…но это было бы, как говорил Остап: “Низкий сорт. Не чистая работа

К великому комбинатору вернулись обычная свежесть мысли и душевное равновесие.

Не надо хлопать себя ушами по щекам

Мы тоже плывем по течению. Нас топят, мы выплываем. Хотя, кажется, никого этим не радуем. Никто нас не любит. Если не считать уголовного розыска, который тоже нас не любит.

Эх, Киса, мы чужие на этом празднике жизни.

Ключ от квартиры, где деньги лежат.

Деньги вперед, - заявил монтер, - утром деньги вечером стулья…
Слушай меня, жертва аборта…

Торг здесь неуместен.

- Время, - сказал он, - которое мы имеем, - это деньги, которых мы не имеем. Киса, мы должны делать карьеру.

Киса! Я давно хотел Вас спросить как художник художника: Вы рисовать умеете?

Спасение утопающих – дело рук самих утопающих

Ну что, отец! Невесты в вашем городе есть?
- Кому и кобыла невеста…
- Больше вопросов не имею.

Остапа понесло…

Скажите… А двести рублей не могут спасти гиганта мысли?

Скоро только кошки родятся!
…предупреждаю: у нас длинные руки!

Вы знаете, кто этот мощный старик? Это гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближённая к Императору.

Заграница нам поможет!

Как только тихий бывший студент Иванопуло уходил, Бендер вдалбливал компаньону кратчайшие пути к отысканию сокровищ.
Действовать смело. Никого не расспрашивать. Побольше цинизма. Людям это нравится. Через третьих лиц ничего не предпринимать. Дураков больше нет. Никто для вас не станет таскать бриллианты из чужого кармана. Но и без уголовщины. Кодекс мы должны чтить*.
И тем не менее розыски шли без особенного блеска. Мешали Уголовный кодекс и огромное количество буржуазных предрассудков, сохранившихся у обитателей столицы. Они, например, терпеть не могли ночных визитов через форточку. Приходилось работать только легально.

Жизнь, господа присяжные заседатели, это сложная штука, но, господа присяжные заседатели, эта сложная штука открывается просто, как ящик. Надо только уметь его открыть. Кто не может открыть, тот пропадает.

- Ну, пока, - сказал он, сощурясь, - я вас, кажется, сильно обеспокоил. Не смею больше обременять своим присутствием. Вашу руку, правитель канцелярии.
Ошеломленный архивариус вяло пожал поданную ему руку.
- Пока, - повторил Остап.
Он двинулся к выходу.
Коробейников ничего не понял. Он даже посмотрел на стол - не оставил ли там гость денег, но на столе денег не было. Тогда архивариус очень тихо спросил:
- А деньги?
- Какие деньги? - сказал Остап, открывая входную дверь. - Вы, кажется, спросили про какие-то деньги?
- Да как же! За мебель! За ордера!
- Голуба, - пропел Остап, - ей-богу, клянусь честью покойного батюшки. Рад душой, но нету, забыл взять с текущего счета…
Старик задрожал и вытянул вперед хилую свою лапку, желая задержать ночного посетителя.
- Тише, дурак, - сказал Остап грозно, - говорят тебе русским языком - завтра, значит, завтра. Ну, пока! Пишите письма!..

Все будет на высоком идейно-художественном уровне…

Золотой теленок

Но я, знаете, не финансист. Я - свободный художник и холодный философ.

Вот, вот! “Главные улицы города по богатству магазинов и великолепию зданий не уступают первым городам мира”. Представляете себе, Шура? Не уступают! Мулаты, бухта, экспорт кофе, так сказать, кофейный демпинг, чарльстон под названием “У моей девочки есть одна маленькая штучка” и… о чем говорить! Вы сами видите, что происходит. Полтора миллиона человек, и все поголовно в белых штанах. Я хочу отсюда уехать. У меня с советской властью возникли за последний год серьезнейшие разногласия. Она хочет строить социализм, а я не хочу. Мне скучно строить социализм. Теперь вам ясно, для чего мне нужно столько денег?

- Нет, - сказал он с огорчением, - это не Рио-деЖанейро, это гораздо хуже

Я был часто несправедлив к покойному. Был ли покойный нравственным человеком? Нет, он не был нравственным человеком.Это был бывший слепой, самозванец и гусекрад. Все свои силы он положил на то, чтобы жить за счет общества. Но общество не хотело, чтобы он жил за его счет, а вынести этого противоречия Михаил Самуэльевич не мог потому, что имел вспыльчивый характер. И поэтому он умер. Все. Я кончил.

Я пришел к вам, как юридическое лицо к юридическому лицу.

Я идейный борец за денежные знаки.

На каждого гражданина, даже партийного, давит атмосферный столб, весом 214 кило. Это научный медицинский факт. С недавнего времени мне стало тяжело.

Командовать парадом буду я!

Рио-де-Жанейро, - это хрустальная мечта моего детства, не касайтесь ее своими лапами.

Финансовая пропасть - самая глубокая из всех пропастей, в нее можно падать всю жизнь.

Имейте в виду, уважаемый Шура, даром я вас питать не намерен. За каждый витамин, который я вам скормлю, я потребую от вас множество мелких услуг.

Надо мыслить. Меня, например, кормят идеи.

Я бы взял частями. Но мне нужно сразу.

Раз в стране бродят какие-то денежные знаки, то должны же быть люди, у которых их много.

Не делайте из еды культа.

Интересный вы человек! Все у вас в порядке. Удивительно, с таким счастьем - и на свободе.

Таковы суровые законы жизни. Или, короче выражаясь, жизнь диктует нам свои суровые законы.

Автомобиль - не роскошь, а средство передвижения.

Александр Иванович не ел, а питался. Он не завтракал, а совершал физиологический процесс введения в организм должного количества жиров, углеводов и витаминов.
В том, что старое вернется, Корейко никогда не сомневался. Он берег себя для капитализма.

Нам грубиянов не надо. Мы сами грубияны.

Снимите шляпы, обнажите головы. Сейчас состоится вынос тела.

С деньгами нужно расставаться легко, без стонов.

Жизнь прекрасна, невзирая на недочеты.

Вот я и миллионер! Сбылись мечты идиота!

Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Лёд тронулся!..

Я не хирург, - говорит Бендер. - Я невропатолог, я психиатр. Я изучаю души своих пациентов. И мне почему-то всегда попадаются очень глупые души

Людей, которые не читают газет, надо морально убивать на месте. Вам я оставляю жизнь только потому, что надеюсь вас перевоспитать.

Обед на первое, а речи на второе.

Автомобиль - не роскошь, а средство передвижения.

Вы еще не знаете Паниковского! Паниковский вас всех продаст и купит, и снова продаст, но уже дороже!
Прошу нервных покинуть зал.

- Поезжайте в Киев! - сказал он неожиданно. - И тогда вы поймете, что я прав. Обязательно поезжайте в Киев!
- Какой там Киев! - пробормотал Шура. - Почему?
- Поезжайте в Киев и спросите там, что делал Паниковский до революции. Обязательно спросите!
- Что вы пристаете? — хмуро сказал Балаганов.
- Нет, вы спросите! - требовал Паниковский. - Поезжайте и спросите!

Я идейный борец за денежные знаки.

Мамаша пойдемте в закрома, если далеко - я могу машину.

Заседание продолжается, господа присяжные заседатели!

- Таковы суровые законы жизни. Или, короче выражаясь, жизнь диктует нам свои суровые законы..

Мы пойдем по дороге, залитой солнцем, а Фунта поведут в дом из красного кирпича, к окнам которого по странному капризу архитектора привинчены толстые решетки.

Ночь антилоповцы провели в деревушке, окруженные заботами деревенского актива. Они увезли оттуда большой кувшин топленого молока и сладкое воспоминание об одеколонном запахе сена, на котором спали.
- Молоко и сено, - сказал Остап, когда “Антилопа” на рассвете покидала деревню, - что может быть лучше! Всегда думаешь; “Это я еще успею. Еще много будет в моей жизни молока и сена”. А на самом деле никогда этого больше не будет. Так и знайте: это была лучшая ночь в нашей жизни, мои бедные друзья. А вы этого даже не заметили.

И один лишь рынок особой категории жуликов, именующих себя детьми лейтенанта Шмидта, находится в хаотическом состоянии. Анархия раздирала корпорацию детей лейтенанта, и они не могли извлечь из своей профессии тех выгод, которые она несомненно могла принести.
…
Одно время предложение родственников все же превысило спрос, и на этом своеобразном рынке наступила депрессия. Чувствовалась необходимость в реформах. Постепенно упорядочили свою деятельность внуки Карла Маркса, кропоткинцы, энгельсовцы и им подобные, за исключением буйной корпорации детей лейтенанта Шмидта, которую на манер польского сейма, вечно раздирала анархия. Дети подобрались какие-то грубые, жадные, строптивые и мешали друг другу собирать в житницы.

- Так что же делать? — забеспокоился Балаганов. - Как снискать хлеб насущный?
- Надо мыслить, - сурово сказал Остап. - Меня, например, кормят идеи. Я не протягиваю лапу за кислым исполкомовским рублем. Моя наметка пошире. Вы, я вижу, бескорыстно любите деньги. Скажите, какая сумма вам нравится?
- Пять тысяч, - быстро ответил Балаганов.
- В месяц?
- В год.
- Тогда мне с вами не по пути. Мне нужно пятьсот тысяч. И по возможности сразу, а не частями.
- Может, все-таки возьмете частями? - спросил мстительный Балаганов.
Остап внимательно посмотрел на собеседника и совершенно серьезно ответил:
- Я бы взял частями. Но мне нужно сразу. Балаганов хотел было пошутить по поводу и этой фразы, но, подняв глаза на Остапа, сразу осекся. Перед ним сидел атлет с точным, словно выбитым на монете, лицом. Смуглое горло перерезал хрупкий белый шрам. Глаза сверкали грозным весельем.
Можете вы назвать фамилию и точный адрес хотя бы одного советского миллионера? А ведь они есть, они должны быть. Раз в стране бродят какие-то денежные знаки, то должны же быть люди, у которых их много.

Основоположником автомобильного дела был шофер по фамилии Козлевич.
К рулевому колесу его привело решение начать новую жизнь. Старая жизнь Адама Козлевича была греховна. Он беспрестанно нарушал Уголовный кодекс РСФСР, а именно статью 162-ю, трактующую вопросы тайного похищения чужого имущества (кража).
Статья эта имеет много пунктов, но грешному Адаму был чужд пункт “а” (кража, совершенная без применения каких-либо технических средств). Это было для него слишком примитивно. Пункт “д”, карающий лишением свободы на срок до пяти лет, ему тоже не подходил. Он не любил долго сидеть в тюрьме. И так как с детства его влекло к технике, то он всею душою отдался пункту “в” (тайное похищение чужого имущества, совершенное с применением технических средств или неоднократно, или по предварительному сговору с другими лицами, на вокзалах, пристанях, пароходах, вагонах и в гостиницах).
Но Козлевичу не везло. Его ловили и тогда, когда он применял излюбленные им технические средства, и тогда, когда он обходился без них. Его ловили на вокзалах, пристанях, на пароходах и в гостиницах. В вагонах его тоже ловили. Его ловили даже тогда, когда он в полном отчаянии начинал хватать чужую собственность по предварительному сговору с другими лицами.
Просидев в общей сложности года три, Адам Козлевич пришел к той мысли, что гораздо удобнее заниматься открытым накоплением своей собственности, чем тайным похищением чужой. Эта мысль внесла успокоение в его мятежную душу.

Новые пассажиры, подобно первым, являлись под покровом темноты. Они тоже начинали с невинной прогулки за город, но мысль о водке возникала у них, едва только машина делала первые полкилометра. По-видимому, арбатовцы не представляли себе, как это можно пользоваться автомобилем в трезвом виде, и считали автотелегу Козлевича гнездом разврата, где обязательно нужно вести себя разухабисто, издавать непотребные крики и вообще прожигать жизнь. Только тут Козлевич понял, почему мужчины, проходившие днем мимо его стоянки, подмигивали друг другу и нехорошо улыбались.
Все шло совсем не так, как предполагал Адам Казимирович. По ночам он носился с зажженными фарами мимо окрестных рощ, слыша позади себя пьяную возню и вопли пассажиров, а днем, одурев от бессонницы, сидел у следователей и давал свидетельские показания. Арбатовцы прожигали свои жизни почему-то на деньги, принадлежавшие государству, обществу и кооперации. И Козлевич против своей воли снова погрузился в пучину Уголовного кодекса, в мир главы третьей, назидательно говорящей о должностных преступлениях.

Паниковский, который по случаю жары заменил толстую куртку топорника ситцевой рубашонкой с отложным воротником, держался высокомерно. Он очень гордился возложенным на него поручением.
- Только кража, - говорил он.
- Только ограбление, - возражал Балаганов, который тоже был горд доверием командора.

- Таковы суровые законы жизни. Или, короче выражаясь, жизнь диктует нам свои суровые законы. Вы зачем полезли в кабинет? Разве вы не видели, что председатель не один?
- Я думал…
- Ах, вы думали? Вы, значит, иногда думаете? Вы мыслитель. Как ваша фамилия, мыслитель? Спиноза? Жан Жак Руссо? Марк Аврелий?

- Чего вы, черт возьми, хотите от меня добиться?
- Того, чего хотел добиться друг моего детства Коля Остен-Бакен от подруги моего же детства, польской красавицы Инги Зайонц. Он добился любви. И я добиваюсь любви. Я хочу, чтобы вы, гражданин Корейко, меня полюбили и в знак своего расположения выдали мне один миллион рублей.

- Какие там еще сведения? - грубо спросил Корейко, протягивая руку к папке.
- Самые интересные, - ответил Остап, вежливо отводя его руку. - Сведения о вашей второй и главной жизни, которая разительно отличается от вашей первой, сорокашестирублевой, геркулесовской. Первая ваша жизнь всем известна. От десяти до четырех вы за советскую власть. Но вот о вашей второй жизни, от четырех до десяти, знаю я один. Вы учли ситуацию?

- Зося, - сказал он, - я приехал, и отмахнуться от этого факта невозможно.
Фраза эта была произнесена с ужасающей развязностью. Девушка отшатнулась, и великий комбинатор понял, что взял фальшивый тон. Он переменил интонацию, он говорил быстро и много, жаловался на обстоятельства, сказал о том, что молодость прошла совсем не так, как воображалось в младенческие годы, что жизнь оказалась грубой и низкой, словно басовый ключ.
Слушая Фунта, Паниковский растрогался. Он отвел Балаганова в сторону и с уважением зашептал:
- Сразу видно человека с раньшего времени. Таких теперь уже нету и скоро совсем не будет. И он любезно подал старику кружку сладкого чай.

- Следствие по делу Корейко, - говорил Остап, - может поглотить много времени. Сколько-знает один бог. А так как бога нет, то никто не знает. Ужасное положение. Может быть-год, а может быть-и месяц. Во всяком случае нам нужна легальность. Нужно смешаться с бодрой массой служащих. Все это даст контора. Меня давно влечет к административной деятельности. В душе я бюрократ и головотяп. Мы будем заготовлять что-нибудь очень смешное, например, чайные ложечки, собачьи номера или шмуклерский товар. Или рога и копыта. Прекрасно!

Я с детства хочу в Рио-де-Жанейро. Вы, конечно, не знаете о существовании этого города.
Балаганов скорбно покачал головой. Из мировых очагов культуры он, кроме Москвы, знал только Киев, Мелитополь и Жмеринку. И вообще он был убежден, что земля плоская.

У самого выхода Полыхаев схватил Остапа за рукав и пролепетал:
- Я ничего не утаил. Честное слово! Я могу быть спокоен? Правда?
- Полное спокойствие может дать человеку только страховой полис, — ответил Остап, не замедляя хода. - Так вам скажет любой агент по страхованию жизни. Лично мне вы больше не нужны. Вот государство, оно, вероятно, скоро вами заинтересуется.

Балаганов скорбно покачал головой. Из мировых очагов культуры он, кроме Москвы, знал только Киев, Мелитополь и Жмеринку. И вообще он был убежден, что земля плоская.

Станция Хацепетовка! Выходите, гражданин! Приехали! Кстати, совсем забыл вам сказать: может быть, вы собираетесь меня зарезать? Так знайте — я против!

“Воронья слободка”. Все было ясно. Дом был обречен. Он не мог не сгореть. И действительно, в двенадцать часов ночи он запылал, подожженный сразу с шести концов.

Идемте, идемте! И вообще бросьте отшельничество, спешите выпить вашу долю спиртных напитков, съесть ваши двадцать тысяч котлет.

Есть можно все. Например, суп, котлеты, компот. Можно также - хлеб, овощи, фрукты. Не исключена рыба. Курить можно, конечно соблюдая меру. Пить не советует, но для аппетита неплохо было бы вводить в организм рюмку хорошего портвейна. В общем, доктор плохо разобрался в душевной драме Лоханкиных.

Обидно было и то, что правительство не обращает никакого внимания на бедственное положение миллионеров и распределяет жизненные блага в плановом порядке. И вообще было плохо.

- Самое главное, - говорил Остап, прогуливаясь по просторному номеру гостиницы “Карлсбад”, - это внести смятение
в лагерь противника. Враг должен потерять душевное равновесие.
Сделать это пара пустяков. Джентльмены, вопрос для вас, чего боятся люди?
Люди в конце концов боятся… правильно, непонятного. Да-да, побольше непонятного! Я убежден, что моя последняя телеграмма “мысленно вместе” произвела на нашего контрагента потрясающее впечатление.